Дубай, Абу-Даби и Катар соревновались за внимание мира. Они
стали лидерами в области финансов, транспорта и туризма, а благодаря серии
приобретений по всему миру – еще и заметными покупателями и спонсорами спорта и
искусства. Они стали важными игроками в вопросах дипломатии и войны. Совсем
неплохо для трех полосок земли в пустыне.
В 2000-е годы Дубай стал центром кричащего, показного
богатства. Гигантский строительный проект в дюнах притягивал всех – от звезд до
бизнесменов, от спортсменов до простых туристов. Из моря поднимались частные искусственные
острова; роскошные апартаменты в небоскребах принимали мировую элиту, укрывая
ее от простых смертных.
Каждое новое здание, каждый новый семизвездочный отель
соревновались за звание самого дерзкого и самого высокого. Весь этот проект –
задумка шейха Мохаммеда ибн Рашида аль-Мактума, которого также нежно называют
«Шейх Мо». Когда приток доходов от нефти уменьшился, ибн Рашид выстроил
бизнес-модель, основанную на продаже недвижимости, туризме, судостроении и
финансах. До финансового обвала 2008 года Дубай продолжал богатеть. Когда же
пузырь лопнул, часть погрязших в долгах иностранцев покинула страну. Тогда Мо
отправился на поклон к своему кузену, шейху Халифе – правителю соседнего
эмирата Абу-Даби, богатого нефтью и лишь немногим менее скромного в своих
претензиях. Впрочем, после этого небольшого отступления Дубай вернулся на свою
дорогу экспансии и изобилия.
Амбиции Халифы были не менее грандиозными, хотя его идея
состояла в другом.
Он запланировал превратить Абу-Даби во всемирный центр
искусства и архитектуры, соперничающий с Лондоном, Парижем и Нью-Йорком. Остров
Саадият (в переводе «счастье») – один из самых грандиозных культурных проектов
в мире, где строятся шикарные здания для новых филиалов Лувра и Музея
Гуггенхайма, а также для галерей арабского искусства.
Третий правитель в этом триумвирате – шейх Хамад бен Халифа
аль-Тани, эмир Катара, который застолбил место для столь же крохотного
государства на карте мира, создав телеканал «Аль-Джазира» и выиграв право на
проведение чемпионата мира по футболу 2022 года. Катар еще в большей степени,
чем предыдущие две страны, стал ключевым игроком ближневосточной дипломатии, в
том числе во время гражданской войны в Сирии.
Эти правители вынесли свои уроки из поражения саудовской
королевской семьи и ее модели внезапного обогащения в 1970-е годы. Игровой
площадкой для шейхов и их прихлебателей стала Европа, в первую очередь Лондон.
Десятилетие демонстративного потребления (вне поля зрения и, вероятно,
досягаемости исламских законов) не привело к трансформации экономики. Богатства
были разбазарены. Но для шейхов Халифы, Мо и Хамада деньги – это не все, что
нужно для счастья. Они родились богатыми, их семьи имеют столько, что даже не в
состоянии придумать, как все это потратить. У них были другие амбиции: создать
непреходящее наследие для себя и для своих честолюбивых стран. Их государства
символизируют триумф глобализированного богатства.
В 1833 году, когда семья аль-Мактумов пришла к власти, Дубай
был небольшим местечком, где ловили рыбу и добывали жемчуг. При шейхе Мактуме
ибн Бути, отце-основателе правящей династии Дубая, и его наследниках, эмират
пережил ряд восстаний, получил независимость от своих более крупных соседей по
Заливу и оказался под «протекторатом» Британской империи. К началу XX века
Дубай стал оживленнейшим торговым постом и важнейшей точкой входа в Персидский
залив. В донефтяную эпоху краеугольным камнем экономики стали внешняя торговля
и реэкспортный бизнес. Вследствие Великой депрессии, распада коммерческих сетей
во время Второй мировой войны и упадка Британии как мировой державы Дубай и
другие эмираты снова стали захолустьем.
Спасением для Дубая, как и для других стран региона, стало
великое нефтяное изобилие. В конце 1960-х шейх Рашид ибн Саид аль-Мактум вовсю
использовал эти новые ресурсные богатства молодого эмирата. Он учредил нефтяную
компанию Dubai Petroleum Company и разрешил иностранцам инвестировать в нее.
Таким образом, он создал тонкую систему экономической взаимозависимости, при
которой западные державы были весьма заинтересованы в сохранении правления
аль-Мактумов.
Сегодня эмират практически ничем не напоминает Дубай того
времени. Редкие здания выделялись тогда на фоне простирающейся до горизонта
пустыни. Первая гостиница в Дубае открылась в 1960 году, в ней было всего
тридцать пять номеров. Местная авиакомпания Gulf Air была, по большому счету,
лишь рекламным плакатом страны. Если вы не связаны с нефтяной отраслью, то что
вам делать в Дубае?
Но нефть продолжала течь рекой. В 1991 году ее производство
достигло пика. Рашид рвался использовать новообретенное богатство, но боялся
перемен. Он стремился привить детям связь с корнями, внушить им важность
консерватизма и понимание бренности богатства. Ему принадлежат знаменитые
слова: «Мой дед ездил на верблюде, мой отец ездил на верблюде, я вожу Mercedes,
мой сын водит Land Rover, его сын будет водить Land Rover, но его сын будет
ездить на верблюде».
Вот в такой семье и родился в 1949 году Мохаммед ибн Рашид
аль-Мактум, третий из четырех сыновей. Братья росли в доме без электричества и
водопровода (по крайней мере, так говорится в официальных источниках),
ожидалось, что они станут закаленными всадниками и охотниками. В семнадцать лет
Мохаммеда отправили в Англию, он поступил в Языковую школу Белла в Кембридже.
Хотя в его официальной биографии говорится о престижном европейском
гуманитарном образовании, Кембридж в данном случае понятие чисто
географическое.
В Британии Мохаммед полюбил скачки – спорт, который облегчил
ему продвижение к вершинам британского истеблишмента. Когда Мохаммеду было
двадцать два, его отец руководил процессом провозглашения независимости Дубая;
последний был объединен с Абу-Даби и еще пятью территориями в Объединенные
Арабские Эмираты. Шейх Рашид всегда помнил об ограниченности запасов нефти и
опасался излишней зависимости от природных ресурсов, которая стала бичом многих
развивающихся стран. Опираясь на нефтяные богатства, он диверсифицировал
экономику, инвестировал в новые дороги и стройки, считая, что у Дубая есть
возможность стать крупным хабом в нестабильном регионе. Напряженность на
Востоке, возникшая в начале 1970-х, послужила ему предупреждением. Полезным
дипломатическим инструментом оказался брак. Шейх Рашид отдал свою дочь замуж за
эмира Катара в обмен на свадебный подарок в 700 миллионов долларов; эти деньги
пошли на строительство порта.
Мало кто в мире пристально следил за развитием Дубая. Когда
звучали слова «арабский» и «нефть», свет прожекторов был обращен на другую
страну – Саудовскую Аравию. До русского вторжения в Лондон во второй половине
1990-х самая дорогая недвижимость, рестораны и ночные клубы города являлись
заповедной зоной для маленькой группы богатейших саудитов. Их можно было
мгновенно узнать по традиционным арабским халатам, белизна которых
контрастировала с серым небом города. Но большую часть времени они одевались не
столь экзотически, в обычном западном стиле. Что касается увеселений, в них
практически всегда участвовали только мужчины. Женщин прятали подальше, обычно
они просто жили на родине, в Эр-Рияде или Джидде, а мужчины играли в азартные
игры и весело проматывали свои деньги в Лондоне или на юге Франции. Наличные
привозили чемоданами и разбрасывали, как конфетти. Говорят, что покойный король
Фахд, еще будучи принцем, однажды проиграл 6 миллионов долларов за карточными
столами в Монте-Карло. Еще один член правящей семьи, как рассказывали, за три
вечера в Ladbrokes потерял 2 миллиона фунтов, но, похоже, отнюдь не
смутился и раздавал официанткам чаевые 100-фунтовыми игровыми фишками.
Лондон мастерски отбивал поклоны этим людям, так же как
сегодня кланяется олигархам. Делалось все, чтобы богатейшие арабы чувствовали
себя как дома, могли беспрепятственно делать все то, за что имели бы серьезные
неприятности на родине. К числу самых известных гостей Лондона принадлежал
Аднан Хашогги, плейбой, торговец оружием, один из организаторов печально
известной сделки «Иран-контрас» и, как считалось, богатейший человек в мире в
те годы. В начале 1980-х его состояние оценивалось в 40 миллиардов долларов, он
владел домами по всему миру. В своем поместье на испанском курорте Марбелла
Хашогги давал вечеринки, стараясь превзойти в экстравагантности все то, что мир
видел со времен «позолоченного века» в Америке. Рассказывали, что по всему
поместью стояли передвижные холодильники с шампанским.
Производство саудовской нефти достигло пика в 1977 году. В
этот период страна вовсю демонстрировала свою финансовую и политическую мощь.
Встречи ОПЕК – Организации стран-экспортеров нефти – превратились в
политические драмы, главную роль в которых играл всемогущий нефтяной министр
Саудовской Аравии шейх Ямани. Но эти несметные богатства не слишком изменили
саудовское общество. Страна оставалась столь же консервативной и закрытой для
внешнего влияния. Американский историк и эксперт по Ближнему Востоку Дэниел
Пайпс в 1982 году писал о «нефтяном проклятии». Проблема бума, говорил он,
заключается в том, что он обычно не приносит ни стабильного экономического
роста, ни положительных культурных перемен, а создаваемое им богатство
расходуется «бездумно, в ущерб нормальному поведению, формирует нереалистичные
ожидания и внушает зависть».
Пайпс приводит историю Шахбата ибн Султана, правившего
Абу-Даби на протяжении четырех десятилетий, до того, как его свергли в 1966
году (при помощи британских офицеров, которые вежливо препроводили его в
самолет). Абу-Даби напал на золотую жилу в 1959 году, через два десятка лет
после Саудовской Аравии и Кувейта, но приток денег, вместо того чтобы оживить
злополучного Султана, раздавил его. Надеясь оградить своих подданных от
нефтяных денег, которые могли разрушить их образ жизни, он прятал их в
буквальном смысле слова под матрасом. Часть этих денег съели мыши, и тогда эмир
положил остальное в банк. Но тратить их отказывался: «Я бедуин. Все мои люди
тоже бедуины. Мы привыкли жить с верблюдами и козами в пустыне. Если мы
потратим деньги, это испортит мой народ, и ему это не понравится». Пайпс
адекватно проанализировал настоящее, но ошибся насчет будущего. Следующее
поколение лидеров ОАЭ использовало новообретенные деньги куда более стратегически
правильно и куда более успешно.
В 1990 году, когда умер отец шейха Мохаммеда, последнему
было сорок два года. До этого он служил главой полиции Дубая, а в двадцать
восемь лет стал министром обороны ОАЭ. Уже в молодости он демонстрировал
способности к бизнесу. Престол достался его старшему брату, шейху Мактуму ибн
Рашиду аль-Мактуму, который через пять лет назначил наследным принцем шейха Мо.
Тот же за короткое время укрепил свою репутацию (и увеличил личное состояние) в
Дубае и в целом в ОАЭ. Крупные бизнес-успехи шейха, победы в международных
скачках на длинные дистанции и сочинение популярной арабской поэзии в
традиционном духе позволили элите ОАЭ, усыпленной его вниманием к
консервативным ценностям, спокойно наслаждаться новообретенным богатством. Сидя
в своем офисе на верхнем этаже одной из двух башен-близнецов Emirates Towers
(более высокой), шейх Мо руководил расширением эмирата и наращивал свой личный
авторитет. Фактически он получил власть задолго до смерти Мактума от сердечного
приступа в 2006 году.
Последнее десятилетие жизни Мактума ознаменовалось
экономической трансформацией, каких было мало в истории. Дубай вырос из
провинциального города с населением в 600 тысяч жителей в глобальный хаб,
вмещающий больше двух миллионов людей. В 80-х и 90-х его экономика зависела от
международного потребления нефти и от ограниченного круга иностранных компаний.
Затем производство стало постепенно падать, и Дубай начал уступать своему
соседу. К 2008 году Абу-Даби обеспечивал уже около 90 % всего нефтяного экспорта
ОАЭ, и его нефтяные запасы в расчете на одного жителя страны составляли 17
миллионов долларов – колоссальная сумма, в одиннадцать раз больше, чем в Дубае.
Но шейх Мо решил, что не позволит колоссальному нефтяному богатству бросить
тень на Дубай: «Мы хотим быть номером один. Тех, кто занял второе место… никто
не знает». Дубаю, имевшему гораздо меньше природных ресурсов, пришлось
диверсифицироваться и использовать их более творчески.
Шейх Мо начал возводить государства нового образца –
глобальный город-корпорацию. Ничто не должно стоять на пути прогресса. Дубай
превратился в огромную строительную площадку. Земля осваивалась, и пустыня
отступала: была поставлена задача строить как можно выше и больше В 1994 году
началось строительство Бурдж-эль-Араб, который должен был стать высочайшим в
мире отелем. В маркетинговых брошюрах утверждалось, что он будет «выше
Эйфелевой башни».
Это первый в мире отель, который объявил себя
«семизвездочным» (позже этот титул, несмотря на его бессмысленность, стали
присваивать и другие, конкурирующие гостиницы). Бурдж в скорлупе из стали и
стекла, выстроенный в форме традиционного дау, стал символом дубайской
государственности. Спортивных звезд приглашали продемонстрировать свою стать не
в вестибюле отеля, а наверху, на вертолетной площадке. Именно там нанес свой
удар клюшкой по мячу Тайгер Вудс, отправив мяч в океан, Роджер Федерер сошелся
в поединке с Андре Агасси, а Дэвид Култхард накрутил несколько «пончиков» в
своей машине с «Формулы-1». Звезды обеспечили отелю превосходную рекламу.
Возбужденный вниманием публики к мега-зданию в Дубае,
правитель Абу-Даби шейх Халифа решил построить в своем эмирате нечто еще более
эффектное.
На выходе получился отель Emirates Palace, памятник аляповатости,
открывшийся в 2005 году. Это скорее дворец, чем гостиница – строение из мрамора
и гранита, растянувшееся более чем на километр (гостям выдаются гольфмобили,
чтобы добираться до номеров). 6 тысяч квадратных метров его поверхности покрыты
сусальным золотом, в нем 12 тысяч табличек и 1002 канделябра, украшенных
кристаллами Swarovski. В центре дворца – грандиозный, крупнейший в мире атриум.
Отделанный золотом купол превосходит по размеру (но не по изяществу) купол
Собора Святого Павла. Вестибюль отеля – размером с два футбольных поля. VIP-гости
могут прибыть на вертолете или же проехать через копию Триумфальной арки,
гостям более мелкого калибра предлагается наслаждаться фонтанами. Где еще в
мире есть торговый автомат, выдающий золотые слитки? Как будто кто-то стряхнул
пыль с империи Мали мансы Мусы и нарядил ее в современные одежды.
Дальше в списке сенсационных дубайских
достопримечательностей – пара искусственных архипелагов, Острова Пальм и
Мировые острова (The World). Они стали любимым местом отдыха для
футболистов-мультимиллионеров, звезд кино и моды. Дубаю настолько хотелось
пропиариться за их счет, что многим выдали субсидии на приобретение люксовой
недвижимости. Город превратился во всемирный центр алчности. Всякий новый
символ роскоши должен был затмить предыдущий. Самым впечатляющим из них стал
небоскреб Бурдж-Халифа.
Возведение этого гигантского офисного центра, отеля и
комплекса апартаментов началось в 2004 году; тогда он назывался Бурдж-Дубай.
Ему удалось опередить «Тайбэй-101» в борьбе за звание самого высокого здания в
мире. Невероятные постройки, бросающие вызов гравитации, морю и пустыне, стали
ключевой частью бизнес-плана шейха Мо по превращению Дубая в город-корпорацию.
Он вспоминал первые обсуждения городского переустройства: «Группа людей
принесла мне рисунок небольшого торгового центра и зданий вокруг него. Я сказал
лишь два слова: «Мыслите масштабно». После трех дней разговоров и дискуссий
создатели последовали этому совету. Dubai Mall – крупнейший в мире торговый
центр, а Бурдж-Халифа – высочайшая в мире башня».
Шейх Мо и его архитекторы отвергли профессиональные
конвенции, объявив о своих грандиозных идеях задолго до того, как были
начерчены сами планы. Этот ажиотаж, связанный с борьбой каждого за свой кусок
пирога, порождал шумиху, питавшую быстрый экономический рост Дубая. Финансовый
успех или даже сама реализация проекты были необязательны. Для рекламы и
привлечения иностранных инвестиций главным был сам бренд Дубая.
Гламур и гигантизм были необходимыми, но недостаточными
ингредиентами успеха. Не менее важные условия – налоговый режим и наличие
инфраструктуры. Были созданы специальные дерегулированные «свободные зоны»,
позволявшие международным компаниям работать в них, не платя корпоративного или
подоходного налога. Изначально иностранным гражданам не разрешалось покупать
недвижимость. Но как только эти правила были смягчены, стабильный приток денег
превратился в настоящий потоп. В игру рвались вступить все – ведь здесь не
требовалось ничего отдавать назад. А шейх Мо с самого начала был на коне, так
как его активы освобождались от налогов.
Дубай оказался налоговой гаванью в проблемном регионе. Жить
там было легко, попасть туда становилось все проще. Развитие инфраструктуры не
следовало из экономического роста, а катализировало его (в отличие от многих
западных стран, где о транспортных связях часто задумываются в последнюю
очередь). Всего за двадцать лет Emirates вошла в число десяти крупнейших
авиакомпаний мира. Ожидается, что к 2020 она станет крупнейшим международным
перевозчиком на дальние расстояния. Аэропорт приносит Дубаю почти треть ВВП и
обеспечивает 20 % занятости в эмирате. Порты и дорожная сеть растут не
менее впечатляющими темпами. В 90-х Абу-Даби и Дубай объединились, чтобы
построить дорогу между двумя эмиратами длиной в 150 миль. Когда-то их разделяла
пустыня, в которой иногда можно было увидеть одинокого бедуина, бредущего по
песку. Все это ушло в прошлое. Теперь города соединены мрамором и бетоном,
который везде, куда ни кинь взор.
Бум не случился бы, если бы не крупнейшая группа населения
Дубая – невидимый низший класс строительных рабочих с Индийского субконтинента.
С начала 2000-х годов организации гражданского общества пытались привлечь
внимание к их бедственному положению. В 2006 году организация Human Rights
Watch сообщала: «Один из крупнейших в мире строительных бумов зиждется на
работниках, с которыми обращаются как со скотом».
Работников этих искали в трущобах рекрутинговые компании из
их собственных стран. Им предлагали оплатить перелет в Дубай (где улицы
вымощены золотом), предоставить работу, адекватные условия жизни и достаточную
для жизни зарплату. По прибытии от работников требовалось сдать паспорт и
оплатить суммы, которые им ссудили на авиабилеты. Газеты писали, что
правительство получило больше двадцати тысяч жалоб на невыплату зарплат и на
условия проживания, напоминавшие о трудовом лагере. Это была современная форма
рабства: у людей не было выбора, кроме как работать на палящей жаре, чтобы
выплатить свои долги. Впоследствии работников благотворительных фондов и
журналистов, пытавшихся расследовать эту ситуацию, зачастую не пускали в Дубай.
Пиар-команда, нанятая правительством Дубая, намеревалась
рассказать миру совсем другую историю. Да и его состоятельные жители не желали
замечать этих проблем, проносясь мимо строек в своих автомобилях с
кондиционерами. Грустная правда в том, что почти никому нет дела до подобных
реалий – ни сотрудникам-экспатам в деловых центрах и финансовых компаниях, ни
тысячам туристов, приезжающим по схеме «все включено» в пятизвездочные (и
семизвездочные) отели ОАЭ. Дешевый отдых на уикенд, дешевый труд.
Одной из блестящих находок шейхов Мохаммеда, Халифы и Хамада
было то, что они смогли обслуживать и удовлетворять две совершенно разные
категории населения. Без иностранцев ничто бы не сработало, а они составляли в
Дубае 80 % населения и имели абсолютно другие нужды и культурные ориентиры, чем
местные жители. Люди обеих категорий скользили друг мимо друга в бутиках и
дорогих ресторанах, но помимо этого практически не взаимодействовали. На
западный гедонизм здесь закрывали глаза, только если он практиковался за
закрытыми дверьми. Экспаты, бизнесмены в командировке и туристы могли нежиться
в своих отелях или виллах, играть в теннис и обильно употреблять алкоголь.
Проблемы возникали лишь тогда, когда их задерживали за появление в пьяном виде
и поцелуи (или что похуже) на публике.
Для всеобщих безопасных развлечений строились торговые
центры и другие площадки. Местных жителей и иностранцев объединяла общая цель –
зарабатывать деньги и тратить их. Первый торговый фестиваль состоялся в 1996
году и за первый же год принес 1 миллиард долларов. Дубай стал площадкой для
спортивных соревнований мирового класса. На его международный фестиваль
прилетали голливудские суперзвезды вроде Орландо Блума, Джорджа Клуни и Тома
Круза, не говоря о массе участников из арабских стран. Там выступали с
концертами Элтон Джон, Iron Maiden, Дженнифер Лопес и Джастин Бибер. Для шейха
Мо их запросы – сущая мелочь. В 2008 году Кайли Миноуг заплатили, по слухам,
1,5 миллиона долларов за появление на открытии Atlantis – монструозного
розового отеля. Порядка двух тысяч светских знаменитостей прилетели на
открытие, чтобы отужинать лобстерами, а фейерверки, по словам организаторов,
были «в семь раз грандиознее», чем на недавнем открытии Олимпиады в Пекине. Как
всегда, главное тут – масштаб.
К концу первого десятилетия XXI века, первых десяти лет
славы Дубая, ВВП на душу населения превысил 40 тысяч долларов в год – Дубай
стал одной из богатейших стран мира. Если бы не экспатрианты, то для
местного населения этот показатель был бы еще выше – доходя, вероятно, до сотен
тысяч долларов. Недвижимость и система личных связей сделали многих местных
жителей богачами, и они могут оставаться таковыми, если только не будут
критиковать режим. А публичной критики здесь практически нет. Медиа жестко контролируются
режимом. Общественное мнение направляется через местные меджлисы, или форумы
для обсуждений, а их результаты передаются в личную канцелярию шейха Мо.
В основе этой системы – рентное благосостояние,
перераспределение денег от более богатых к менее богатым жителям Эмиратов. Еще
в 1970-х, когда в страну потекли нефтяные деньги, шейх Рашид предлагал своим
бедным подданным бесплатное жилье. Эта практика сохраняется и сейчас, наряду с
бесплатным образованием и здравоохранением. Государство также помогает с
трудоустройством, например, предоставляет стартапам бесплатные офисные
помещения и финансовую поддержку. Семьи, получившие недвижимость на раннем
этапе роста, смогли хорошо заработать, продав или сдавая ее в аренду
девелоперам и иностранным менеджерам. Экономика была на подъеме, и арендная
плата стремительно росла, но никто, похоже, не возражал. Издержки экспатов
оплачивали их работодатели, и государство устраивала эта ситуация, так как чем
больше получали местные домовладельцы, тем меньше субсидий требовалось выдавать
из бюджета.
За сверкающим глобализованным фасадом скрывается
этноцентричная политика, направленная на сохранение национальной элиты и
разделения между иностранцами и местными гражданами. В 1992 году был учрежден
брачный фонд шейха Зайда, который каждый год выплачивает примерно по 19 тысяч
долларов трем тысячам вступающих в брак местных пар, которые не могут наскрести
денег на приданое. Одна из прямо заявленных целей фонда – «поощрять браки между
гражданами ОАЭ». Финансовый пряник подкрепляется законодательным кнутом.
Местные женщины, выходящие замуж за иностранцев, и их дети лишаются
гражданства. Иностранцы, привлекающие к себе внимание властей, рискуют получить
отказ в продлении вида на жительство или даже требование покинуть страну
досрочно. Финансовые санкции за несоблюдение этих требований слишком суровы,
чтобы их игнорировать. Словом, у всех есть стимулы к конформизму.
Общественный договор Дубая с его гражданами и экспатами
тщательно выписан и в основном скопирован с Сингапура. Это заманчивый контракт
для всех, кто ставит обогащение и личную свободу (прежде всего свободу
потребления) выше публичных свобод (свобода слова, свободные выборы). Идея в
том, чтобы создать «гражданина-потребителя», находящегося под наркозом
богатства и ведущего роскошную жизнь в условиях авторитарного капитализма. Хотя
сам шейх Мо не стал бы использовать такие формулировки, об этой сделке он
говорит гордо и открыто. Его благожелательный патернализм и материальное
благосостояние преподносятся как более чем адекватная замена демократических
прав для «граждан-потребителей». Вместо политических прав гражданам предлагают
долю в экономическом процветании эмиратов, причем схожие сделки заключаются с
экспатами и международными компаниями. Как заметил эмиратский ученый Абдул
Халек Абдулла, в Дубае «политика немыслима».
В январе 2008 года шейх Мо так сформулировал свою философию:
Мы не считаем, что политика – это наша ценность; мы не хотим
ее, мы не считаем, что заниматься ею – достойное дело. Мы ведем другую, по-настоящему
важную войну, – мы сражаемся против бедности, за более качественное
образование, за экономические возможности людей, за то, чтобы научить их быть
предпринимателями, верить в себя. Я всегда спрашиваю: как я могу помочь? Что я
могу сделать для людей? Как я могу улучшить их жизнь? Это часть моей системы
ценностей. Для меня слишком поздно менять эту систему, но не слишком рано
сказать миру, что национальная идея Дубая – это менять жизнь людей к лучшему с
помощью умного капитализма, силы воли и позитивной энергии.
Вместо политики он предлагает своего рода мессианский
гуманитарный капитализм.
Позиционируя себя как CEO своего города-корпорации,
шейх одновременно старается доказать, что его стратегия для Дубая основана
далеко не только на увеличении нормы прибыли:
Название «Дубай Инкорпорейтед», считают некоторые, означает,
что наш лейтмотив – коммерция превыше всего. Дубай действительно был несколько
столетий торговым портом и коммерческим центром. Но этос Дубая всегда был и
остается в том, чтобы наводить мосты, создавать связи с другими культурами. Я
выучил уроки капитализма на базарах и мостовых Дубая. И возможно, главный
вопрос, который я научился задавать всегда: как мы можем стимулировать
позитивные перемены? Вот почему я предпочитаю называть Дубай «Катализатор
Инкорпорейтед».
Представление шейха Мохаммеда о Дубае как глобальном центре
неразрывно связано с бизнес-интересами всего семейства аль-Мактумов. Они не
платят налоги и владеют контрольными пакетами во всех крупных холдингах и
суверенных фондах страны. Шейху Мо принадлежат 99,7 % акций в Dubai Holding и
большинство акций Dubai World, а это две из трех крупнейших компаний,
управляющих большей частью благосостояния эмирата. Группа их дочерних компаний
отвечает за большинство дорогостоящих строительных проектов. Большая часть
земли в Дубае принадлежит семье аль-Мактум, что дает ей неограниченную
возможность – зарабатывать на недвижимости, туризме, шопинге и зонах свободной
торговли.
Эти корпорации, возглавляемые преданными режиму людьми из элитарных
семей, строятся по ультрасовременным рецептам, но управляются на основе
патримониальных сетей, сложившихся поколения назад и состоящих сегодня из
потомков племенных вождей и торговцев. Члены этих же семей занимают высокие
посты в администрации эмирата. Чтобы создать некое подобие современного
правления, шейх Мо сформировал Исполнительный совет Дубая. Он собирается в
одной из башен Emirates Towers и, можно сказать, управляет делами эмирата.
Возможно, это шаг вперед по сравнению с прошлым, но прозрачность и
подотчетность работы совета весьма сомнительны: он подчиняется одному человеку
.
Чтобы смягчать этот гиперкапиталистический имидж и
контролировать свою репутацию, шейх Мо взял на вооружение идеализированные
представления о культуре Дубая и бедуинской идентичности. По примеру мансы Мусы и более поздних мусульманских правителей, например, османского
правителя Сулеймана Великолепного, благотворительные пожертвования и проявления
благочестия подаются как личные поступки лидера. В Дубае бюджет на
международную помощь составляет 3,5 % ВВП страны, в четыре раза больше, чем в
среднем в западных странах, и гораздо выше уровня, требуемого ООН. Шейх Мо
сделал один из крупнейших подарков в истории – пожертвовал 10 миллиардов
долларов в новый фонд поддержки арабского образования, Фонд Мохаммеда ибн
Рашида аль-Мактума.
Дубай и ОАЭ в целом используют такие благотворительные
и гуманитарные организации, чтобы оказывать неполитическую поддержку арабскому
миру. Фонд аль-Мактума и Благотворительный и гуманитарный фонд Мохаммеда ибн
Рашида – это учреждения, через которые шейх поддерживает широкий круг проектов
в Палестине, в том числе школы, приюты и больницы. В 1995 году он предоставил
помощь мусульманам неарабского происхождения в Боснии и Косово – профинансировал
отправку раненых боснийцев в больницы Дубая и привлек 15 миллионов долларов на
строительство в Косово новых мечетей, а также добавил к этому вдвое больше
личных средств.
Гибкость властей, которая позво ляет британцам беспробудно
пьянствовать (если они не попадаются полиции), в целом соблюдая исламские
нормы, становится еще заметнее на дипломатической арене. Благодаря своей
экономической мощи и стабильности Дубай, находящийся в центре нестабильного
региона, стал точкой притяжения для всех. Иранцы смогли торговать через
дубайский порт, минуя санкции США (главное – делать все скрытно). Многое уже
написано о фигурах из «Аль-Каиды», имеющих недвижимость в эмирате. Кто угодно и
безо всяких вопросов может поехать на отдых в Дубай, если только воздержится на
его земле от своих делишек. Речь не только о присутствии западных корпораций;
спецслужбы всего мира используют Дубай как удобный пункт перехвата информации.
Действующий в Дубае общественный договор, касающийся стиля
жизни, тоже не случаен. Он ассоциируется с именем самого шейха Мо и был создан
под влиянием его отца. Конфликт между культурным консерватизмом и экономическим
либерализмом западного образца проходит сквозь всю семейную жизнь Мо. Со своей
первой женой, шейхе Хинд бинт Мактум бин Юме аль-Мактум, он сошелся в 1979
году. Она родила ему двенадцать из двадцати трех его официальных детей. Шейха
Хинд живет во дворце Джамил и не фотографируется на публике. Его вторая жена,
принцесса Хайя – дочь покойного короля Иордании Хусейна и сводная сестра нынешнего
короля Абдаллы II, – получила образование в Оксфорде. Они поженились в 2004
году, незадолго до того, как шейх Мохаммед официально пришел к власти в Дубае.
Хайя – публичная фигура; она часто фотографируется в западной одежде и
занимается благотворительной работой. Когда-то она выступала на Олимпийских
играх, на скачках с препятствиями. Хайя разделяет любовь мужа к лошадям и
сопровождает его во время визитов на конюшни в Британии, Америке, Японии,
Австралии и Ирландии.
Если верить официальному образу шейха Мо, он –
лидер-провидец, поэт, лошадник и филантроп, этакий простой парень, которому
выпала изнурительная задача – творить добро: «Мне не нужно многого от этого
мира. Где бы я ни был, в моей машине всегда есть мой молитвенный коврик и
бутылка воды, а также мои рабочие документы и мои идеи». Впрочем, скромность
иногда отходит на второй план. В 2006 году он планировал воплотить строфу из
своего стихотворения в виде группы искусственных островов в Персидском заливе.
Главная тема стихотворения – мастерство шейха в конной езде. Строфа должна была
выглядеть так (по-арабски):
Поверьте слову мудреца
Лишь тот, кто дальновиден, может писать на воде
Не всякий, кто скачет на лошади, жокей
Великие люди отвечают на величайшие вызовы.
Эти слова, превозносящие личную предпринимательскую
идеологию шейха Мо, должны были быть видны из космоса. Это один из тех немногих
грандиозных проектов шейха, которые не были осуществлены. Наверное, стало ясно,
что это перебор.
По всему Дубаю можно видеть большие портреты правителя, где
он часто изображается в традиционной одежде на белом коне. Традиция и
современность неразрывно слиты. Шейх Мо общается со своими подданными в
фейсбуке и твиттере, а также принимает их лично в своем «диване» – королевском
дворе. Он разводит верблюдов (дань уважения Ближнему Востоку), в то же время
его нередко можно обнаружить в парадном костюме в Аскоте, в теплой компании
звезд британского конного спорта.
Шейх, как и остальное население его страны, большой
поклонник ритейл-терапии. От имени государства он приобрел много имущества по
всему миру: нью-йоркский универмаг Barneys, долю акций в гонконгском Standard
Chartered Bank, чуть ли не половину Лас-Вегас-Стрип, конные заводы в ОАЭ,
Британии, Ирландии и Австралии. Он даже купил роскошный океанский лайнер «Королева
Елизавета-2», планируя превратить его в люксовый отель, но пришел к выводу, что
корабль недостаточно гламурный, и перепродал его китайцам.
Он приумножил состояние главным образом благодаря
коммерческой недвижимости в Дубае, а затем пополнил свой портфель элитной
недвижимостью по всему миру. Это, в частности, несколько особняков и поместий в
Британии, в том числе Далем-Холл в Суффолке за 45 миллионов фунтов и
800-акровое имение Тернберри с полем для гольфа в Шотландии (за 55 миллионов
фунтов). В 2010 он превзошел сам себя, купив за 308 миллионов долларов пентхаус
в Монако – как «надежную инвестицию» в непростой экономической ситуации.
Говорят, что в гараже его дворца больше сотни машин, в том числе некоторое
количество «Роллс-Ройсов», «Ламборгини», «Феррари» и «Мерседесов». Когда-то ему
принадлежала крупнейшая в мире яхта: длина Dubai составила 162 метра, на ней
было восемь палуб, роскошные каюты для 115 гостей и 80 членов команды. По
слухам, она обошлась шейху в 300 миллионов долларов. Впоследствии ее обогнала в
размерах яхта Романа Абрамовича Eclipse. Русского же олигарха, к
его огромному недовольству, в свою очередь, опередил в гонке супер-яхт шейх
Халифа, чья крейсерская яхта Azzam достигает почти двухсотметровой длины.
В 2008 году Forbes оценил личное состояние шейха Мо в 18
миллиардов долларов. Но это было до того, как Дубай потерпел оглушительный
крах. Дубайский экономический бум финансировался не за счет нефти, а за счет
долгов. Эта модель была чрезвычайно успешна, но она могла поддерживаться лишь
до тех пор, пока Дубай оставался в центре спекулятивного пузыря. В конце 2008
года, когда цены на недвижимость рухнули, эмират был уже не в состоянии убедить
потенциальных инвесторов, что сможет выплатить свои долги, и займы иссякли.
Цена на нефть упала до 50 долларов за баррель – треть от ее
стоимости на пике. Фондовый рынок обвалился. Dubai World, один из
инвестиционных конгломератов Дубая, объявил о дефолте, и на рынке началась
паника. Какие только организации и люди в Дубае не одалживали шейху Мо изрядные
суммы под честное слово! Половина строительных проектов в регионе была
приостановлена или закрыта. На окраинах Дубая осталась вереница недостроенных
башен, уходящих в пустыню. Отчаяние продавцов недвижимости было столь велико,
что цены упали на 60 %.
Запаниковало и сообщество экспатов. Тысячи иностранцев
потеряли работу и рабочие визы, по закону они должны были покинуть страну в
течение месяца. У других положение было еще хуже: они задолжали больше, чем
теперь стоила их недвижимость. А просрочка платежа была уголовно наказуема,
виновным грозила тюрьма. Напуганные владельцы массово бросали на аэропортовых
парковках купленные в рассрочку Porsche с ключами в замке зажигания и запиской
на лобовом стекле, в которой извинялись за невыплату долга.
В международной прессе началась беспрецедентная критика
Дубая. В разгар кризиса шейх Мо попытался успокоить иностранных инвесторов, но
реакция медиа его все больше раздражала, и однажды он потребовал от критически
настроенных журналистов «заткнуться». В 2009 году в Дубае появился
пиар-департамент, чьей задачей было «поддерживать и продвигать имидж эмирата,
предоставляя своевременную и точную информацию местным и международным
СМИ». Он получил неофициальное название Brand Dubai и был представлен как
попытка сделать эмират более прозрачным для инвесторов. В действительности это
было лишь официальное оформление той мощной системы репутационного менеджмента,
которую шейх Мо строил с момента прихода к власти.
Ему пришлось идти на поклон к своему старшему кузену, шейху
Халифе, который передал Дубаю 10 миллиардов долларов, чтобы отвратить угрозу
дефолта. В 2010 году долг удалось реструктурировать. Но эмират был на краю
пропасти. Власти Абу-Даби сами пошли на риск, хотя и просчитанный, будучи
уверены, что миллиарды, накопленные в суверенном фонде Дубая, послужат
обеспечением по кредиту. В знак благодарности шейх Мо переименовал Бурдж-Дубай,
самый грандиозный небоскреб своего эмирата, в Бурдж-Халифу. Это была самая
дорогостоящая в истории покупка прав на имя, причем переименование произошло в
день открытия небоскреба. Все подавалось как акт братской любви, хотя для Дубая
это был унизительный опыт. Высочайшая уверенность правителя в себе оказалась
подорвана. Впрочем, на кону стояла не только гордость. Имидж шейха Мохаммеда
был неразрывно связан с бизнесом Дубая, который он лично продвигал. Эта
спасательная операция наглядно показала миру, где на самом деле деньги – и
власть.
Дубай и Абу-Даби – важнейшие из семи эмиратов, составляющих
ОАЭ. Абу-Даби как главный донор общего бюджета по умолчанию сохраняет за собой
пост президента федерации. Есть стереотипное мнение, что Дубай торгует мишурой,
тогда как Абу-Даби ведет себя более осторожно и продуманно, уделяя основное
внимание не безвкусным особнякам для футболистов, а строительству арт-галерей и
университетов. Однако эта разница преувеличена. У Халифы тоже есть слабость к
супер-яхтам, семизвездочным отелям и футбольным клубам, о чем свидетельствует
покупка клуба «Манчестер Сити», входящего в премьер-лигу британского футбола,
его сводным братом и вице-премьером Мансуром ибн Зайдом ибн Султаном
аль-Нахайяном.
Абу-Даби, как и Дубай, в последние годы рос совершенно
непомерными темпами. Хотя это более тихий и более консервативный из двух
эмиратов, сейчас он очень слабо напоминает тот город, каким был всего десяток
лет назад. Строительство идет бешеными темпами. Проект мечты шейха – остров
Саадият, находящийся неподалеку от берега Абу-Даби, прямо напротив его центра.
Это самый амбициозный культурный проект современности. Порядка 20 миллиардов
фунтов будет потрачено на строительство пяти музеев и галерей, которые должны
составить реальную конкуренцию культурным центрам Запада. Лувр в Абу-Даби будет
выстроен в форме летающей тарелки. Там разместится растущая коллекция искусства
правящей семьи, а также временные экспонаты из парижского Лувра, музея Орсе и
Центра Помпиду. Неподалеку появится новый Музей Гуггенхайма, в двенадцать раз
крупнее оригинального музея в Нью-Йорке. Люди, придумавшие Саадият, уверены,
что он привлечет любую выставку, какую только захочет.
Среди звездных архитекторов проекта – Жан Нувель (он
спроектировал Лувр) и Фрэнк Гери (Гуггенхайм), а над Центром исполнительских
искусств и Национальным музеем Зайда работали, соответственно, Заха Хадид и
Норман Фостер. Деньги решают все – и точно так же они привлекли в Залив
несколько университетов с мировым именем. Гери, завершив свой контракт по Музею
Гуггенхайма, затем принялся нападать на проект в своем традиционно скандальном
стиле. «Это какая-то оргия, – возмущался он, имея в виду не конкретные здания,
а их расположение – вдоль автомобильного моста, по соседству с вездесущими
люксовыми отелями и полями для гольфа. – Одно здание мое, другое Нормана
Фостера, третье Захи, еще одно Жана Нувеля, и еще одно – Даниэля Либескинда.
Это будет выставка кошмаров».
Некоторые художники пригрозили бойкотировать Абу-Даби в знак
протеста против ограничений свободы слова. Но эта критика имеет скорее
риторическое значение и в итоге сойдет на нет. Страдания рабочих, строящих
Саадият, привлекли внимание международных СМИ, как и в Дубае, и в Катаре (где
критика условий, в которых работают строители стадионов для чемпионата мира по
футболу 2022 года, вызвала у властей серьезное замешательство). Но большинство
жители Запада, которые пользуются богатствами этого региона, не хотят задавать
никаких вопросов. Катар, третий член клуба сверхбогатых из Персидского залива,
пока привлекал меньше всего внимания.
Но он быстро догоняет первых двух и,
возможно, даже уже опередил их в плане стратегической важности.
Катар, которым до середины 2013 года руководил шейх Хамад,
прокладывает себя путь к глобальному влиянию. Благодаря огромным запасам
природного газа он стал в 2010 году богатейшей страной мира по доходам на душу
населения (обогнав Люксембург). 250 тысяч его граждан в среднем зарабатывают по
100 тысяч долларов в год; 10 % из них – долларовые миллионеры; и никто не
платит подоходный налог. Династия шейха Хамада, возможно, имеет состояние в
десятки миллиардов, но куда более примечателен тот факт, что практически все
граждане Катара могут считаться богатыми по международным стандартам. Даже в
Мали времен мансы Мусы бедные все-таки существовали.
Так что же делать со всеми этими деньгами? В списке покупок
эмирата числятся (не в порядке значимости) право принимать чемпионат мира по
футболу, футбольный клуб «Пари Сен-Жермен» и спонсорство лучшей команды в мире
– «Барселоны». Счет за эти спортивные приобретения достиг 10 миллионов фунтов и
растет дальше. Что касается недвижимости и финансов, то одни только лондонские
приобретения включают небоскреб The Shard («Осколок»), комплекс в Мейфере, где
размещалось посольство США, значительную часть Олимпийской деревни, Казармы Челси и универмаг Harrods; стоит упомянуть также доли в банках – Barclays Bank,
Credit Suisse, Santander, – в Лондонской фондовой бирже, Volkswagen and
Porsche. Среди университетов, решившихся открыть кампусы в Катаре, –
Университетский колледж Лондона и Джорджтаунский университет в Вашингтоне.
Особенно примечательны вылазки шейха Хамада в мир искусства.
При нем Катар стал, несомненно, крупнейшим игроком на мировом рынке искусства.
Управление музеев Катара тратит почти миллиард фунтов в год на новые покупки,
его представители постоянно присутствуют на Christie’s, Sotheby’s и других
глобальных аукционах. Среди великих произведений XX века, купленных ими, –
работы Марка Ротко, Фрэнсиса Бэкона, Джеффа Кунса, Роя Лихтенштейна и Энди
Уорхола. «Шкафчик с таблетками» Дэмиена Херста ушел за 12,5 миллиона фунтов. Но
больше всего внимания привлекла рекордная покупка «Игроков в карты» Поля
Сезанна в начале 2012 года – они обошлись в умопомрачительные 160 миллионов
фунтов. Крупные западные музеи, даже при поддержке частных филантропов или
правительства, не могут составить конкуренции.
За этой амбициозной программой стоит женщина – шейха
Аль-Маясса бинт Хамад бин Халифа аль-Тани, глава Управления музеев Катара и
сестра нового эмира, шейха Тамима бин Хамада Аль-Тани, который пришел к власти
в июне 2013 года. В ее активе – покупки картин, спонсорские проекты и создание
новых дворцов культуры. В 2008 году она открыла в Дохе, столице Катара, Музей
исламского искусства. Эти шаги, как и остров Саадият в Абу-Даби – лишь начало
грандиозного проекта, который включает строительство Национальной библиотеки по
проекту Рема Колхаса и Национальный музей, спроектированный Жаном Нувелем. Их
предстоит наполнить произведениями искусства, отсюда и массированная скупка
ценных работ.
Прекраснейшие коллекции искусства, эффектная современная
архитектура, крупнейшие спортивные команды и глобальные соревнования – для
многих мировых лидеров этого бы хватило. Для шейха Хамада и его сына, для
шейхов Халифы и Мохаммеда эти завоевания необходимы, но недостаточны. Правители
мечтают превратить свои эмираты и сам Залив в центр мира.
Речь идет, среди прочего, о транспорте и инфраструктуре.
Авиакомпании Qatar Airways и Etihad из Абу-Даби задают жару дубайской Emirates,
и все они вместе дают фору многим западным конкурентам. Публика стекается в
Залив из-за доступности и комфорта, идет ли речь о транзитных остановках в пути
или бизнес-конференциях. То же касается и международной дипломатии. Катар
позиционирует себя как игрока и как посредника одновременно, привечая как
иранцев, так и израильтян, все более решительно участвуя в разрешении
конфликтов, от Ливии до Сирии. Американцы редко принимают какие-либо решения на
Ближнем Востоке, не обговорив их в кулуарах с катарцами и с ОАЭ.
Процесс превращения в глобальную силу и открытия себя миру
не лишен рисков. Государства, вставшие на этот путь, находятся в зоне
пристального внимания, которое причиняет правящим семьям большой дискомфорт. В
Абу-Даби была сделана попытка продемонстрировать наличие некоторой свободы слова
– была учреждена англоязычная газета National, которая, впрочем, через
некоторое время начала освещать события в ОАЭ в весьма мягких тонах.
«Аль-Джазира» довольно смело вещает на арабском и на английском, но и этот
канал знает, что лучше не лезть на рожон, если катарское правительство
выдвигает те или иные требования.
Когда на Дубай обрушился финансовый кризис, на Западе многие
радостно потирали руки: выскочки из пустыни получили по заслугам. Но долго
злорадствовать не удалось. Дубай оставался в депрессии лишь пару лет. В октябре
2010 года Dubai World договорилась с кредиторами о реструктуризации своего
долга в 25 миллиардов долларов. Рынок недвижимости оставался слабым, но
инфраструктурные расходы продолжали быстро наращиваться, и Дубай постепенно
восстановил доверие инвесторов.
А потом наступила Арабская весна – серия революций,
свергнувших старую власть в Тунисе, Египте, Ливии и Йемене.
Автократы по всему
региону спешно принялись искать защиты. Города-государства вроде Бахрейна,
которые прежде считались островками спокойствия, были охвачены демонстрациями.
Предприниматели из этих стран, да и из всего региона, стали подыскивать более
надежное место для бизнеса, а инвесторы – более безопасную гавань для своих
денег. Когда «весна» превратилась в зиму – в Египте и других странах начались
новые перевороты и побоища, – большинство международных корпораций, все еще
присутствовавшие в «старом» арабском мире, плюнули на все и переехали в Залив.
По оценкам экономистов, в течение трех лет после первого восстания в Тунисе в
Дубай притекло еще 30 миллиардов долларов – естественно, освобожденных от
налогов.
Дубай восстановился. Гигантские планы снова начинают
реализовываться. И хотя город-государство по-прежнему в долгах, все идет так,
будто ничего не случилось. Цены на недвижимость почти вернулись к своим
докризисным уровням.
В 2013 году рынок жилой недвижимости Дубая выглядел самым
стабильным в мире. Поднялся и фондовый рынок.
Мегапроекты снова в моде. Шейх Мо одобрил план строительства
«Мохаммед бин Рашид Сити» – города в городе, названного в честь единственного и
неповторимого правителя. В нем появятся сотни гостиниц, парк аттракционов
Universal Studios и – как будто всего этого мало – крупнейший торговый центр
мира, разумеется, так и названный – «Торговый центр мира» (The Mall of the
World). Перед ним меркнет сам Dubai Mall, который в 2012 году посетили 65
миллионов человек, – это самое популярное туристическое направление в мире.
Планируется строительство еще полудюжины парков развлечений. В одном из них
появится копия Тадж-Махала – в четыре раза крупнее оригинала. Стратегия
развития туризма на срок до 2020 года, составленная в годы бума и
предполагавшая удвоение числа туристов до 20 миллионов, снова реализуется по
запланированному графику.
Новый аэропорт с пятью взлетно-посадочными полосами, Maktoum
International, позволит стране утроить пассажиропоток. Это часть еще более
масштабного проекта Dubai World Centre, нового «аэротрополиса», который
объединит аэропорт и окружающую его производственную, коммерческую и жилую
недвижимость с Джебель-Али, самым оживленным морским портом от Сингапура до
Европы. Скромности хватило ненадолго, гибкость же оказалась поразительной.
Перед шейхом Мо встал и еще один вызов, на этот раз
совершенно личный, затронувший самые основы его изощренного репутационного
менеджмента. В апреле 2013 года Британское управление конного спорта объявило,
что одиннадцать лошадей, которыми занимался Махмуд аль-Заруни, любимый тренер
шейха, показали позитивный результат в тестировании на стероиды. Все одиннадцать
были сняты со скачек, а аль-Заруни ждало дисциплинарное наказание. Лошади
происходили из знаменитых конюшен Годолфин, известных своими чистокровными
породами и принадлежащих семье Мактум. Они перезимовали в Дубае, а потом были
отправлены в Ньюмаркет на европейский конный чемпионат. Шейх Мо объявил, что
«шокирован и разгневан» и собирается «закрыть» конюшни из-за обвинений в адрес
аль-Заруни. Этот инцидент, который называли «крупнейшим допинговым скандалом в
истории скачек», поставил шейха в чрезвычайно неловкое положение. Тот поспешил
откреститься: «У меня много тренеров, и если один из них поступает плохо –
знаете, они [власти] наказали его на восемь лет, а я наказываю его пожизненно.
Это конец».
Скандал серьезно пошатнул позиции шейха Мохаммеда. Он взялся
продолжить работу своего отца, превратить пустынный городок в глобальный центр
финансов, недвижимости и авиации. Он выделил Дубай на карте мира, сделал эмират
знаменитым благодаря строительным проектам, нелепым и ошарашивающим, благодаря
своему декадентству и ставке на мгновенное обогащение. Но шейху требовалось
нечто большее – то, что деньги могли приблизить, но не могли гарантировать. Он
жаждал международного признания и в тревоге взирал на все, что могло ему
помешать.
Правителям Дубая, Абу-Даби и Катара никогда не приходилось
самим зарабатывать деньги. Они унаследовали нефтяное богатство и использовали
его, чтобы проложить путь к мировым финансовым, социальным, культурным и
политическим вершинам. При всех финансовых драмах, которые пережил Дубай, он
доказал, что богатые люди в состоянии остаться на плаву, диверсифицируя свои
активы и бизнесы. При всех задержках с возведением нового культурного
суперкомплекса в Абу-Даби и при всех проблемах грандиозного футбольного
строительства в Катаре лидеры двух эмиратов уже достигли своей цели –
превратить свои города-государства в глобальных игроков.
Вот как ученый из Эмиратов Абдул Халек Абдулла формулирует
суть их проектов: «Государство как бренд и город как бренд – это, подобно
брендированным товарам, естественный феномен. В эпоху глобализации нет различий
между товаром, государством, торговлей, городом, культурами и услугами. В наши
дни и в нашу эпоху оболочка столь же важна, сколь и содержимое». Эти
шейхи, как и другие правители, построили центры власти по своему образу и
подобию. И пусть их корпоративные государства-империи достигают невиданных
прежде масштабов, все они строятся по знакомым шаблонам.